Эссе из цикла «Следы памяти»
Стоял жаркий Карабахский июль далекого 1975-го года, когда мы строили «крепость» на проглядывающем как на ладони месте палаток-шатров своих родителей, старших родственников; эти палатки-шатры они возводили на дороге между родником Турш-су и деревней Дамганлы, расположенной в зеленом лесу, распростертом вниз от Ванк до Колатага (который мы называли Коладайы). В те времена, когда мы, стайка мальчишек, расчищали от сора самую «стратегическую» позицию в лесах Коладайы, куда приходили летовать и наши прадеды, когда мы строили из земли «крепость», мастерили из веток всевозможное оружие, проводили ограду и разбивали «военный» лагерь, совершали «боевые вылазки» – утром наверх в Гандзасарский монастырь, вечером вниз в палатку бабушки за продуктами, так вот в те самые времена даже фильм «Рембо» еще не был снят.
Ганзасарский Албанский монастырь мы «брали» в один присест, но «удержать» не могли. Потому что никак не получалось взобраться на самую высокую ее точку, где раньше висел колокол и где сейчас устроили себе гнезда сотни голубей, шарахающихся в стороны при нашем появлении. Мы даже не брали себе копейки, брошенные паломниками в покоящийся в полумраке монастыря́ толстый каменный сундук с выдолбленной посередине прорезью. Нельзя было. «Без трофеев» интерес к монастырю пропадал быстро, и мы покидали его «без боя», чтобы заново «покорить» вершину. Таким вот образом мы не становились ее хозяевами. Много позже мы поймем: исторические памятники словно прекрасная женщина, драгоценное украшение – если не заявишь свои права ты, кто-нибудь другой обязательно это сделает.
Зайти в кибитку и набить мешок продуктами было просто, сложнее было пронести «трофей» из палаточного городка (впоследствии здешние люди станут обитателями совсем другого палаточного городка) в «военный лагерь». Как правило, набег совершался в палатку бабушки, ибо вход в нее был широко открыт, как и сердце ее хозяйки. В отличие от других палаток бабушкина не «оберегалась». Но при выходе приходилось пройти мимо нескольких других временных жилищ и многочисленных острых на глаз женщин. Опытные разведчики хорошо справлялись с этой задачей.
Порой мы совершали «миротворческие» визиты в Дамганлы. Деревня «сдавалась» нам без боя. Армянские мальчики, наши ровесники, ненавидели нас, но отступали будто перед солдатами «армии победителя». Мы не совались в эту деревню без двоюродного брата Эльшана – самого старшего среди нас. Если с нами был Эльшан, они нас боялись, а без Эльшана их боялись мы.
Как только в наших карманах появлялась пара манат, мы чинно заходили в магазин, к тому же не на деревянных лошадках, принимающих участие в наших военных походах, а с машинами из проволоки. Говоря сегодняшним языком, самой крутой тачкой была та, у которой красовались ночные фары из пузырьков из-под пенициллина. Одежду тоже приводили в порядок, ведь мы шли в деревню армянских девочек, которым лукаво подмигивали у родника.
Все эти военные походы и миротворческие визиты подытоживались большим пиром в нашем лагере – трапеза тех, кто покорил все земли от монастыря́ и до деревни. Чего только тут не было? От лемберанского арбуза до аскеранского лимонада, отварной ходжалинской картошки до печенья «Спорт» и «Барбариса», порой даже появлялась жареная курица и степанакертское мороженное. Настоящий пир победителей.
Субботы с воскресеньями проходили дружно и шумно. Из города приезжали многочисленные родственники, друзья и приятели. И все на машинах, груженных продуктами. Арбузы и дыни чуть ли не падали с кузова. Изобилие порождает страсть – случалось, и не раз, что мы пускали арбузы катиться вниз по склону.
Дымил самовар, потрескивал костер, тлели угли в мангале.
Когда не было посторонних, накрывали одну большую скатерть, а когда приходил кум – лесничий Шахин и другие посторонние гости, накрывали три скатерти: для мужчин, женщин и детей. Рассказывали, что кум Шахин однажды повстречался в лесу с медведем и убил его. Может, так оно и было, а может, это проистекало от желания армян мифологизировать Шахина в качестве выдающегося героя – «Наш Шахин задаст трепку десяти мужчинам, он самого медведя в лесу придушил!»; ведь местные армяне впадали в уныние от каждого появления тюрков-мусульман, которые на протяжении долгих лет приходили в эту местность летовать.
Кум Шахин никогда не приходил с пустыми руками. Он приносил всякую добычу из находящегося под его распоряжением бескрайнего леса, приносил из реки сетки с форелью. Конечно, доставал и тутовку из чухи. Я уплетал пойманную им речную рыбу с аппетитом. Так как сами мы рыбу ловить не умели. Рыбы в Хачынчае походили на Гюльчатай – героиню знаменитого фильма, которая ненароком выронив чаршаб, от стыда натягивает юбку себе на голову. Речная вода была столь чиста, что, казалось, рыбы в этой прозрачности стыдятся посторонних глаз, потому они либо вонзались в ил бешеным скачком и мутили воду либо прятались среди камней.
Однажды лесничий Шахин принес косулю. Она была меньше джейрана и чуть крупнее ягненка. Он сам ее освежевал, сам зажарил. С того самого дня я возненавидел и его самого, и его коня рыжей масти, и винтовку, которая до тех пор приводила меня в восторг.
Вот уже немалое время я наблюдал издали, из нашего «лагеря» в лесу одну косулю, которая каждый день в одно и то же время приходила отпить воды у одной и той же речной заводи. У нее был робкий взгляд, трепетная поступь. Между ней и мной возникли особые отношения, напоминающие присущую нынешним временам виртуальную любовь по интернет-чатам. А сейчас группа мужчин, включая моего отца, поедали мясо маленькой косули, вполне могущей оказаться именно той самой – «моей».
Это стало первым «кровавым» пиршеством в моей жизни. В ту ночь, лежа на допотопной железной кровати в бабушкиной палатке, я заснул со слезами на глазах.
Утром я проснулся с мокрым лицом. Но то были не слезы. Ночью начался дождь. Для меня нет естественного, природного звука, точнее шума роднее и ближе, чем звук дождевых капель, барабанящих о брезентовую крышу палатки. Капля дождя, просочившись сквозь тугие нити палатки, разбилась на тысячи осколков и оросила мое лицо. Вот так наступило мое очередное счастливое утро в Карабахе…
Но ни этим днем, ни в другие дни я больше так и не встретил «свою» косулю.
Yazıdakı fikirlər müəllifin şəxsi mülahizələridir.